Нортенгерское аббатство - Страница 62

— О, мистер Тилни! Почему же вы не отделали эту комнату? Как жаль, что она еще не отделана. Это лучшая комната, какую я когда-либо видела. Восхитительнейшая комната в мире!

— Надеюсь, — сказал генерал с довольной улыбкой, — она будет обставлена в недалеком будущем. Чтобы ее обставить, требовалось только узнать вкус ее будущей хозяйки!

— Если бы это был мой дом, я проводила бы здесь все свое время. Какой славный коттедж виден среди деревьев! Это же яблони! Самый очаровательный коттедж!

— Вы его одобряете? Вам нравится его вид? Этого достаточно. Генри, не забудь, — надо будет сказать Робинсону. Коттедж остается!

Такая любезность заставила Кэтрин снова почувствовать себя неловко и она тут же умолкла. И хотя генерал подчеркнуто интересовался предпочтительным для нее цветом обоев и занавесей для окон, никакого положительного мнения на этот счет ему добиться не удалось. Свежий воздух и свежие впечатления смогли, однако, отвлечь ее от смутивших ее намеков. И, дойдя до той части примыкавших к дому угодьев, в которой намечалось разбить парк, — это была окаймлявшая луг дорожка, над украшением которой Генри начал трудиться полгода назад, — Кэтрин уже достаточно пришла в себя, чтобы найти ее самым приятным местом для прогулок, какое ей когда-либо приходилось посещать, — хоть там и не было еще ни одного кустика, поднявшегося выше зеленой скамейки на повороте.

Пока они прогулялись еще по одному лугу. И по прилегавшей к нему части-селения, осмотрели конюшни, с их усовершенствованиями, и поиграли с очаровательными, только что научившимися бегать щенками, время подошло к четырем часам, хотя Кэтрин казалось, что еще не наступило и трех. В четыре должен был начаться обед, а на шесть был назначен отъезд. Еще ни один день не проносился так быстро!

Она не могла не заметить, что обильный стол не вызвал у генерала ни малейшего удивления. Более того, он тщетно искал глазами на буфетной стойке ростбиф, которого там не оказалось. Его сын и дочь заметили нечто другое. Они редко видели, чтобы он ел с таким аппетитом за чьим-либо столом, кроме своего собственного. И никогда до сих пор, он не сердился так мало из-за расплавившегося подогретого масла.

К шести часам, после того как генералу было подано кофе, Кэтрин снова оказалась в карете. Все его отношение к ней на протяжении этого визита было таким доброжелательным и так ясно свидетельствовало об ожидаемом им событии, что, будь Кэтрин столь же уверена в намерениях его сына, она покидала бы Вудстон, не слишком тревожась о том, когда и в качестве кого ей придется сюда вернуться.

Глава XXVII

Новое утро принесло следующее, совершенно неожиданное послание от Изабеллы:

"Бат, апрель,

Моя обожаемая Кэтрин!

Я получила два Ваших милых письма с величайшей радостью и должна принести Вам тысячу извинений в том, что не ответила на них раньше. Мне в самом деле стыдно за свою лень. Но в этом ужасном месте не хватает времени решительно ни на что. Со дня Вашего отъезда из Бата я бралась за перо, чтобы написать Вам, чуть ли не ежедневно. Но какой-нибудь пустяковый повод непременно меня от этого отрывал. Умоляю Вас, напишите мне поскорее и адресуйте письмо нам домой. Слава Богу, завтра мы покидаем это мерзкое место. С тех пор как мы с Вами расстались, оно больше меня не радовало — все потускнело и все стоящие люди отсюда уехали. Хотя, если бы мы с Вами могли встречаться, мне, я уверена, не было бы дела до всех остальных, ибо Вы для меня дороже кого угодно. Я очень беспокоюсь о Вашем замечательном брате, который не дает о себе знать, с тех пор как уехал в Оксфорд. Меня тревожит, что мы с ним друг друга не поняли. Но Ваше доброе участие все исправит: он — единственный человек, которого я когда-либо могла полюбить и на самом деле любила. И я верю, что Вы его в этом сможете убедить. Весенние моды уже почти забыты — шляпки теперь носят такие ужасные, что Вам даже трудно себе представить. Надеюсь, Вы приятно проводите время, но боюсь, что Вы обо мне и не вспоминаете. Не стану Вам ничего рассказывать из того, что могла бы, о семье, в которой Вы живете, ибо хочу быть великодушной и не желаю Вас восстанавливать против тех, кем Вы дорожите. Но так трудно понять, — на кого можно положиться! И, увы, молодые люди никогда не знают сегодня, что им взбредет на ум завтра. Рада Вам сообщить, что молодой человек, к которому я испытываю особенное отвращение, покинул Бат. Это определение позволит Вам догадаться, что я имела в виду капитана Тилни, который, как Вы можете вспомнить, особенно меня изводил и преследовал перед Вашим отъездом. Впоследствии он держал себя еще хуже и буквально стал моей тенью. Многие девицы попались бы на его удочку — так еще никто ни за кем не ухаживал! Но я слишком хорошо изучила этот коварный пол. Два дня назад он уехал в свою часть, и я надеюсь, что буду избавлена от встречи с ним навсегда. Он самый большой вертопрах, какого я когда-либо видела, — необыкновенно противный. Перед отъездом он дня два не отходил от Шарлотты Дэвис — я жалела о его вкусе, но не уделяла ему никакого внимания. В последний раз мы с ним столкнулись на Бат-стрит, и, чтобы он не мог со мной заговорить, я тут же зашла в магазин. Мне даже смотреть на него не хотелось. После этого он направился в Галерею, но я бы за ним не пошла ни за какие блага на свете. Как он отличается от Вашего брата! Умоляю Вас, сообщите мне о нем что-нибудь. Мне его мучительно жалко: перед отъездом он выглядел таким несчастным — из-за простуды или чего-то еще испортившего ему настроение. Я бы написала ему сама, если бы не потеряла его адреса. К тому же, как я Вам уже намекнула, боюсь что ему чем-то не понравилось мое поведение. Ради Бога, объясните ему все, чтобы он успокоился. А если он будет еще сомневаться, — несколько присланных им слов или его визит в Патни, когда он окажется в Лондоне, все поставят на место. Я уже сто лет не была ни в залах, ни в театре, если не считать вчерашнего вечера. Мы пошли с Ходжесами из озорства по дешевым билетам — они меня туда просто затащили. Я не желала, чтобы они говорили, будто я заперлась из-за отъезда Тилни. Мы встретились случайно у Митчеллов, и они сделали вид, что страшно удивлены, застав меня там. Я знаю им цену: одно время мы почти не здоровались, но теперь они — воплощение дружбы. Меня, впрочем, не так-то легко провести — не на такую напали! Вы знаете, я ведь тоже себе на уме. Энн Митчелл попыталась соорудить себе тюрбан вроде того, в каком я была неделю назад на концерте. Ничего путного у нее не получилось. Наверно, он шел только к моему своеобразному лицу — так, по крайней мере, утверждал тогда Тилни, уверяя, будто все мною любуются. Но он — последний человек, чьи слова для меня хоть что-нибудь значат. Теперь я ношу все только пурпуровое. Я понимаю, что кажусь в нем уродиной, но мне безразлично — это ведь любимый цвет Вашего замечательного брата! Не теряйте же ни минуты, моя любимейшая, моя обожаемая Кэтрин, и напишите сейчас же ему и той, которая вечно… и т. д.".