Нортенгерское аббатство - Страница 43

— Что ж, — сказала Кэтрин, немного подумав, — вы, наверно, могли бы по всему этому судить о его намерениях. Я же сознаюсь, что такое мне не под силу. Но разве это не беспокоит вашего отца? Неужели он не хочет, чтобы капитан Тилни уехал? Я уверена, если бы с ним поговорил ваш отец, он бы здесь не остался.

— Дорогая мисс Морланд, — сказал Генри, — не допускаете ли вы в трогательной заботе о своем брате маленькой ошибки? Не заходите ли слишком далеко? Будет ли он вам признателен — от своего имени или от имени мисс Торп — за предположение, что на ее привязанность или, по крайней мере, на ее достойное поведение можно полагаться лишь в отсутствие капитана Тилни? Разве он вправе ей верить только тогда, когда она в одиночестве? Разве ее сердце предано ему только оттого, что его не добивался никто другой? Этого он думать не может, и, вы согласитесь, он бы не хотел, чтобы так думали вы. Я не буду говорить: «Не тревожьтесь», — ибо знаю, насколько вы в эту минуту встревожены. Но постарайтесь тревожиться по возможности меньше. Вы не сомневаетесь во взаимной привязанности вашего брата и вашей подруги. Положитесь же на эту привязанность в том, что они не дадут друг другу повода для ревности. Положитесь на нее в том, что между ними не будет настоящей размолвки. Их сердца открыты друг другу так, как они не могут открыться вам. Они знают точно, чего вправе требовать и что можно перенести. И верьте, что они позволят себе дразнить друг друга лишь до тех пор, пока это не станет им неприятно.

Видя, что она остается расстроенной и печальной, он добавил:

— Хотя Фредерик не уезжает из Бата с нами, он здесь пробудет недолго — может быть, всего несколько дней после нашего отъезда. Отпуск его скоро кончится, и ему придется вернуться в полк. И что станется тогда с их знакомством? В офицерской столовой будут пить за здоровье Изабеллы Торп две недели, а сама она с вашим братом — смеяться над страстью бедного Тилни месяц.

Кэтрин больше не противилась стремлению ее успокоить. Она не уступала ему на протяжении всего разговора, но под конец сдалась. Генри Тилни должен все знать лучше ее. Она упрекала себя за то, что встревожилась до такой степени, и решила никогда больше не относиться к этому вопросу столь серьезно.

Поведение Изабеллы при их прощальной встрече укрепило ее в этом решении. Последний вечер пребывания Кэтрин в Бате Торпы провели на Палтни-стрит, и между женихом и невестой не произошло ничего, что могло бы возбудить в душе Кэтрин беспокойство или внушить ей перед отъездом дурные предчувствия. Джеймс был в превосходном настроении, а Изабелла выглядела вполне безмятежной. Главным владевшим ею чувством была нежная привязанность к ее подруге. Но в подобную минуту это можно было понять. Один раз она ответила жениху резкостью, в другой — отняла у него руку. Но Кэтрин помнила рассуждения Генри и сочла это проявлением умеренного кокетства. Объятия, слезы и клятвы, которыми прекрасные леди обменялись при прощании, легко можно себе представить.

Глава XX

Мистеру и миссис Аллен было грустно расстаться со своей юной подопечной: благодаря ее покладистому и веселому нраву они всегда дорожили ее обществом, а в заботах о ее удовольствиях сами получали немало радости. Однако путешествие с мисс Тилни сулило ей столько счастья, что они не могли ей в нем отказать. К тому же через неделю они сами уезжали из Бата, так что ее отсутствие должно было ощущаться совсем недолго. Мистер Аллен проводил Кэтрин до Мильсом-стрит, где ей предстояло позавтракать, и убедился, что новые друзья приняли ее с большим радушием. Но сама она пришла в такое волнение, сознавая себя теперь как бы членом их семьи, и так боялась вызвать их неодобрение, допустив хотя бы малейшую оплошность, что из-за неловкости в первые минуты чуть было не захотела вернуться с мистером Алленом на Палтни-стрит.

Обращение с ней мисс Тилни и улыбки Генри несколько ослабили ее скованность. И все же она чувствовала себя далеко не свободно. Беспрестанные знаки внимания со стороны генерала также не помогали ей обрести уверенность. Напротив, ей казалось, сколь это ни выглядело нелепо, что, если бы он меньше ее замечал, ей стало бы только легче. Его забота об ее удобствах, его настойчивые просьбы, чтобы она больше ела, сопровождавшиеся непрестанными опасениями, что она ничего не находит себе по вкусу, — при том, что она еще никогда не видела подобного разнообразия блюд за завтраком, — все это ни на секунду не позволяло ей забыть, что она в доме гостья. Она считала, что совершенно не заслуживает такого внимания, и не знала, как ей на него отвечать.

Она не обрела уверенности ни когда генерал стал проявлять нетерпение по поводу отсутствия капитана Тилни, ни когда он выразил неудовольствие его опозданием после его прихода. Ее покоробила чрезмерная суровость, с которой отец упрекал сына, и это ощущение сделалось особенно острым, когда оказалось, что главным поводом для выговора явилась она сама, поскольку медлительность капитана была расценена как знак невнимания к гостье. Тем самым она попала в особенно неловкое положение, ибо, сочувствуя Фредерику, не могла рассчитывать на доброжелательность с его стороны.

Капитан выслушал отца молча и не пытался оправдываться, чем подтвердил ее опасения, что связанная с Изабеллой душевная озабоченность вызвала у него бессонницу, по причине которой он так поздно поднялся. Это был первый случай, когда ей пришлось провести значительное время в его обществе, и она хотела воспользоваться этим, чтобы составить о нем какое-то мнение. Но в присутствии отца капитан почти не разговаривал. И даже позднее он, видимо, был настолько не в духе, что она не услышала от него ничего, кроме слов, брошенных им его сестре: